Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн

Марко тяжело вздыхает.

– Она так решила, потому что я наконец сказал ей, что люблю тебя, – признается он. – Я должен был сделать это много лет назад, но сделал только сегодня. Мне показалось, что она восприняла все довольно спокойно, но я ошибся. Что там делал Александр, я понятия не имею.

– Он пришел, потому что я его об этом просила, – говорит Селия.

– Зачем тебе это было нужно? – не понимает Марко.

– Я хотела, чтобы он вынес вердикт, – объясняет она, и ее глаза вновь наполняются слезами. – Чтобы все закончилось и мы могли быть вместе. Я думала, что, увидев цирк своими глазами, он сможет определить победителя. Я не знаю, чего еще они от нас ждут. Как Чандреш узнал, что он будет в цирке?

– Не знаю. Я не знаю даже, какого черта его самого туда понесло, но он так настаивал, что должен отправиться один, что я решил проследить за ним, присмотреть. Я отлучился всего на несколько минут, чтобы поговорить с Изобель, а к тому моменту, когда я вернулся…

– Ты тоже почувствовал, будто земля уходит из-под ног? – спрашивает Селия.

Марко кивает.

– Я пытался защитить Чандреша от него самого, – говорит он. – Я не допускал мысли, что он может быть угрозой для кого-то еще.

– Что это у тебя? – спрашивает Селия, замечая разбросанные по столу книги.

Бесчисленные страницы исписаны иероглифами и знаками, выписками из других источников, вклейками и разнообразными заметками поверх изначального текста. В центре стола лежит толстая книга в кожаном переплете. На первом развороте, поверх скрупулезно прорисованного дерева с множеством переплетающихся ветвей, вклеен малозаметный клочок бумаги, в котором Селия с трудом угадывает вырезку из газеты. Ей удается разобрать лишь одно слово: «трансцендентный».

– Я так работаю, – объясняет Марко. – Конкретно в этом томе собраны все, кто так или иначе связан с цирком. Это нечто вроде оберега. Его копию я бросил в чашу факела прямо перед зажжением, а этот дополняю по мере надобности.

Селия листает страницы с именами. Она задерживается взглядом на той, где приклеен кусочек письма с витиеватой подписью Лейни Берджес. На соседней кусочек такого же размера был вырван, и на его месте зияет пустотой белое пятно.

– Нужно было включить сюда и герра Тиссена, – говорит Марко. – Мне никогда не приходило это в голову.

– На его месте мог оказаться любой посетитель. Нельзя защитить всех до единого. Невозможно.

– Мне очень жаль, – снова повторяет он. – Я не был знаком с ним так близко, как ты, но всегда восхищался и им самим, и его работами.

– Он показал мне цирк, которого я до него не знала, – говорит Селия. – Помог взглянуть на него другими глазами. Мы много лет писали друг другу письма.

– Я бы и сам писал тебе, если бы мог облечь в слова все, что хочу сказать. Целого моря чернил не хватило бы.

– Вместо писем ты дарил мне мечты, – возражает Селия, поднимая на него глаза. – Я же создаю шатры, которые ты можешь увидеть лишь мельком. Ощущая твое присутствие во всем, что меня окружает, в ответ я не сумела дать тебе ничего, что ты мог бы унести с собой.

– Твоя шаль до сих пор у меня, – напоминает Марко.

С печальной улыбкой она закрывает книгу. Разлитые чернила стекаются обратно в пузырек, собирающийся воедино из осколков стекла.

– Думаю, именно это имел в виду мой отец, говоря о воздействии со стороны, а не изнутри, – говорит она. – Он всегда меня от этого предостерегал.

– Значит, соседняя комната вряд ли пришлась бы ему по душе, – усмехается Марко.

– Что за комната? – недоумевает Селия. Пузырек с чернилами стоит на столе, вновь целый и невредимый.

Подав знак следовать за ним, Марко подходит к двери в соседнюю комнату. Он распахивает ее, но не заходит внутрь, и, подойдя ближе, Селия понимает почему.

Когда-то эта сравнительно небольшая комната могла служить кабинетом или гостиной. Пожалуй, ее даже можно было бы назвать уютной, если бы не свисающие отовсюду нити и листы бумаги.

Тонкие нити свисают с люстры и тянутся к верхним полкам стеллажей. Они переплетены друг с другом, как сотканная под потолком гигантская паутина.

Повсюду, где только можно – на столах, полках, креслах – расставлены модели шатров, выполненные с невероятной точностью. Одни сделаны из газет, другие из ткани. Кусочки чертежей, страниц романов и писем, фигурно согнутые и вырезанные, образуют нагромождение полосатых шатров, связанных воедино черными, белыми и красными нитками. В них вклеены шестеренки от часов, осколки зеркал, застывший свечной воск.

Посреди комнаты на круглом черном столе, инкрустированном полосками перламутра, стоит небольшая железная чаша, в которой весело пляшет ослепительно белое пламя, озаряя пространство комнаты всполохами.

Селия входит, пригибая голову, чтобы не задеть свисающие с потолка нити. На нее тут же волной накатывает ощущение, что она находится в цирке, ей даже чудится привкус карамели в воздухе, однако вместе с тем она чувствует близость чего-то еще. Чего-то могущественного и древнего, сокрытого в нагромождении бумажных конструкций и паутине нитей.

Стоя в дверях, Марко смотрит, как Селия осторожно пробирается по комнате, стараясь ничего не задеть пышным подолом, разглядывает крошечные шатры и легко касается пальцами шестеренок и отрезков нитей.

– Это очень древнее волшебство, верно? – спрашивает она.

– Единственное, которым я владею, – отзывается Марко. Он дергает за нитку возле двери, и движение волнами распространяется повсюду. Модель цирка вспыхивает яркими бликами, когда свет миниатюрного факела отражается в кусочках металла. – Впрочем, вряд ли предполагалось, что оно будет использоваться таким образом.

Селия останавливается перед шатром, из которого виднеется ветка дерева, залитая воском. Используя его в качестве ориентира, она находит другой шатер и, бережно открыв бумажную дверь, видит расставленные по кругу крошечные стулья – ее собственную арену для выступлений.

Шатер сделан из страниц шекспировских сонетов.

Селия закрывает бумажную дверцу.

Внимательно рассмотрев все в комнате, она выходит и плотно закрывает за собой дверь.

Ощущение, что она находится в цирке, покидает ее, как только она пересекает порог. Зато она с неожиданной остротой воспринимает все, что встречается ей в комнате по соседству: тепло огня в камине и холод сквозняка из окна, запах перепачканной чернилами кожи Марко и его одеколона.

– Спасибо, что показал мне ее, – говорит она.

– Полагаю, твой отец вряд ли бы это одобрил? – спрашивает Марко.